А.И.Фефилов

Материалы по когитологии

Фефилов А.И.

Когитология как наука о языкосознании и речемышлении

Когитология – одно из ответвлений когнитивной лингвистики.

Интердисциплинарный характер когитологии проявляется в интеграции взглядов на язык в философии (философии языка) и лингвистике (лингвистической философии), частности на проблему сознания и языка, мышления и речи.

Круг решаемых проблем в рамках когитологии:

- Характер взаимодействия языкового и концептуального сознания.

- Моделирование способов и каналов объективации ретроспективной мысли (ПЕРЕХОД МЫСЛИ В ЯЗЫК, или вербальная интериоризация ретроспективного сознания).

- Становление и дальнейшее формирование интегративных семантико-понятийных категорий.

- Характер соотношения языковых и мыслительных категорий в акте обозначения, т.е. вербальной репрезентации актуальной мысли (ВЫНАРУЖИВАНИЕ МЫСЛИ С ПОМОЩЬЮ ЯЗЫКА, или экстериоризация актуальной мысли посредством языка).

- Порождение и понимание основных когитологических сфер: языкомысли и речемысли. Деятельность координативного сознания.

Рис.1

Деятельность координативного сознания речедеятельного субъекта (КоС) в плане объективации.

- Это соотношение (1) исторического концептуального сознания (КС_ист) с языковым сознанием (ЯС). Данное соотношение целесообразно конкретизировать как акт воплощения мыслительных понятий в языковое сознание в историческом аспекте. Языковое сознание следует рассматривать в данной перспективе как результат оязыковления исторически сложившихся, сформированных мыслительных понятий.

- Объективация предстает как непрерывный процесс жесткой детерминации (2) семантического потенциала языкового сознания актуальным концептуальным сознанием (КС_акт). Данный процесс протекает, главным образом, как уподобление – выхолащивание семантического контенсионала, или концептуализация (логизация, абстрагирование, категоризация) на современном и обозримом этапе развития.

- Соотношение языкового сознания с актуальным концептуальным сознанием. Это процессы обозначения (3) актуального сознания, регламентируемые разноязычными национальными речедеятелями.

- Описание характера единения, интеграции (4) языкового сознания с актуальным концептуальны сознанием. Иными словами, это описание выражаемого интегративного феномена, который называется речемыслью (РМ).

Объектами когитологического исследования являются когитологические сферы и единицы:

- ЯЗЫКОМЫСЛЬ (языкосознание; синтез языкового значения и объективируемого мыслительного понятия, или ретроконцептемы; результат синтеза представлен в языковой форме) – это словомысль как единство звукоформы и значения-понятия.

Основной презентативной (показательной) единицей языкомысли является лингвема.

- РЕЧЕМЫСЛЬ (речемышление; синтез языкомысли с обозначаемым мыслительным понятием, или актуальной концептемой; результат синтеза представлен в речевой форме) – это единство селектированной словомысли и коммуникативного смысла.

Основной репрезентативной (представительской) единицей речемысли является локутема.

Вспомогательной (сопутствующей) репрезентативной единицей речемысли является коммуникема (порождаемый коммуникативный смысл, наслаивающийся на локутему).

- КОНЦЕПТОСОЗНАНИЕ (структура мысли, организация мыслительных понятий; ретроспективное или историческое концептосознание; актуальное концептосознание в действии – динамическая мысль).

Совокупной экспрессивной (выражаемой) единицей речемысли является когитема (совыражаемого лингвемного значения-понятия; обозначамой с помощью лингвемы какой-то части концептемы; результата взаимодействия значения-понятия и концептемы, т.е. синтагмемы как значимой локутемной единицы; и коммуникемы) .

Рис. 2

Моделирование в когитологии осуществляется не с позиций рационального мышления и навязывания языкомысли и речемысли чуждых категорий, а на основе естественного языка, т.е. скрытой в языке логики мысли или выражаемой с помощью языка когитемы.

В когитологии используется МОДЕЛЬ МОРФОТЕМНОГО АНАЛИЗА (или МОРФОТЕМА) основных единиц языкосознания и речемышления – лингвемы и локутемы.

Морфотема языковой единицы – это, с одной стороны, букв. морфа, т.е. форма, во всех ее проявлениях – как акустема, кинема, графема и синтезированные с ними номинационные, грамматические и словобразовательные семантические признаки; с другой стороны, букв. тема (семантическая основа, смысловой мотив).

Морфотема является операционной моделью исследования, в которой воплотились не только аналитические, но и синтетические элементы структуры языковой и речевой единицы. Морфотема представляет собой модель описания любой вербальной единицы, как самодостаточной, так и несамодостаточной в отношении своей формы и семантики; как изолированной, или представляющей результат объективации, так и актуализированной, или участвующей в акте репрезентации мыслительного понятия и синтезирующейся с ним.

Данная модель является как «объяснительной», так и «прикладной» по характеру.

(Об объяснительных и прикладных моделях см. Б.Ю.Городецкий. Актуальные проблемы прикладной лингвистики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XII. Прикладная лингвистика.- М., 1983. С.5-22).

Рис. 3

Морфотемные единицы:

(1) Единицы уровня формантизации (формантемы)

Акустема – звуковой образ языковой единицы или фрагмента языковой единицы в языковом сознании.

Номема – синтезированные с акустемой номинативно-семантические признаки языковой единицы.

Категорема – частеречный классификационно-семантический признак базового наименования со значением грамматической предметности (существительности – «что/кто»), грамматического действия (глагольности – что «делает»?), и т.п. ср. конь, стол, красота, режет, спит;

Мотивема - синтезированный с корневой частью акустемы номинационно-семантический признак языковой единицы, представляющий собой дополнительный знаковый фон, выполняющий роль мотивации базового наименования, ср. столешница, будильник, краснеть, засахарить.

Ремотивема - синтезированный с корневой частью акустемы ремотивированный или этимологизированный номинационно-семантический признак языковой единицы, ср. ложка, корень.

Детерминема – сопряженный с номемой дополнительный детерминативно-семантический признак, также номемного типа, ср. трубопровод, корнеплод, деревянный стол, письменный стол.

Аффиксема – части акустемы в пре- и постпозиции, семантизированные интралинвистическими признаками морфологического и/или словообразовательного порядка, ср. переработка.

Префиксема – часть акустемы в препозиции, семантизированная словообразовательными и грамматическими признаками, ср. выходить, разбить.

Флексема – морфематическая часть акустемного строения, семантизированная интралингвистически признаками грамматического (морфологического) и/или словообразовательного порядка, ср. столику, засахарил.

Формантема – архитектоническая организация акустемно-номемно-категоремно-аффиксемного единства; поверхностная формально-семантическая организация языковой единицы, объективирующей ретромысль, ср. зарянка – категорема существительности + соответствующая контенсема: одушевленный предмет «птица» + номема «заря: поет на заре» + грамматическая флексема «-а: жен.род, ед.число».

(2) Единицы уровня семантизации (семантемы)

Концептема – структура мысли, организация мыслительных понятий.

Синтагмема – линейная, синтагмообразная организация глубинных семантических компонентов, представляющих собой условно вертикальное соотношение структурно-позиционных, логико-семантических, модификационных и/или функциональных, а также контенсиональных признаков; языковой семантический аналог концептемы, ср. столяр = «Тот, кто» (одушевленная субстанциальность, агенс) «делает» (акциональность) «столы и другую мебель» (неодушевленная субстанциальность, фактитив).

Структурема – структурно-позиционный признак синтагмемы – исходный («Тот, то») / промежуточный («делает») / смежный / замыкающий («столы и другую мебель»).

Логосема – логико-семантический признак синтагмемы как языковой прообраз однопорядковой логико-мыслительной категории, ср. певец, писатель, где логисемой является «одуш. субстанциальность», а мотивемой – «акциональность».

Субстанциальность – логико-семантический (логисемный) признак, формирующий представление о предмете действительности как дискретной субстанции, обладающей массой и определенной самостоятельной или зависимой конфигурацией или формой, ср. камень, дерево, птица, песок, вода; каменный, песочный, сигаретный.

Локальность - логико-семантический (логисемный) признак, формирующий представление о внутреннем или внешнем пространстве, ср. зал, комната; берег, море.

Темпоральность - логико-семантический (логисемный) признак, формирующий представление о времени – временном отрезке, длительности и т.п., ср. день, осень, минута, продолжение, давно, вчера; суточные, времянка.

Квалитативность - логико-семантический (логисемный) признак, формирующий представление о субъективно или объективно обусловленном качестве предмета или межпредметного отношения, ср. свирепый, неутомимо, белизна, белый, черно; черновик, белянка.

Квантитативность - логико-семантический (логисемный) признак, формирующий представление о исчисляемости неисчисляемости предметов и предметных отношений, об определенном или неопределенном количестве, множестве, ср. один, много, большинство, стая, рой, груда; двойня, пятерня, шестерня.

Реляциональность – логико-семантический признак, формирующий представление об отношении логико-мыслительных категорий, ср. анализировать = ‘проводить анализ’, где ‘проводить’ = «реляциональность», ‘анализ’ - «акциентив» (= «акциональный объект»), ср. также: утеплить, согреть = ‘осуществить утепление, согревание какого-то объекта’ («реляциональность» + «фациентив»+ «объектный квалитатив»); размножить = ‘совершить размножение, в результате которого создается какое-то объектное множество’ («реляциональность» + «объектный квантитатив»).

Акциональность – логико-семантический признак, формирующий представление о действии, воздействии, взаимодействии, ср. читать, чтение, курить, курение.

Трансмотивность - логико-семантический признак, формирующий представление о движении, передвижении, ср. бегать, убегать.

Поссесивность - логико-семантический признак, формирующий представление о принадлежности, обладании, ср. обладать, присвоить.

Функтема – функциональный и/или модификационный признак логико-семантического признака, ср. строитель («агентивная субстанциальность» + мотивемный логисемный признак «акциональность»; каменщик («агентивная субстанциальность» + мотивемный логисемный признак «субстанциальность», функционализированный как «фабрикативность», + ассоциативный, имплицитный логисемный признак «акциональность» + ассоциативный, имплицитный логисемный признак «субстанциальность», функционализированный как «фактитивность». Ср. «тот, кто» (строитель, каменщик) + «создает» (строит, кладет и др.) + «что-то» (= дом, строение) + «из какого-то материала» (= бетона, кирпича и др.).

Контенсема – содержательный признак логико-семантического признака, ср. будильник, скребок, метла (слова отличаются лишь по контенсиональному наполнению их мотивационных акциональных признаков («будить», «скрести», «мести») и признаков базовой номинации («циферблат, и др.», «заточенное лезвие изогнутой формы и др.», «связка прутьев, черенок и др.».

Темема – синтагмемный компонент, имеющий четырехярусное строение (структурема-логосема-функтема-контенсема); аналог исходного, начального звена мысли, ср. столяр – «тот-кто …», нож – «то, с помощью чего….».

Релятема – синтагмемный компонент, имеющий четырехярусное строение (структурема-логосема-функтема-контенсема); аналог промежуточного или смежного, связующего звена мысли, ср. столяр – «делает»…; нож – «…режет».

Ремема - синтагмемный компонент, имеющий четырехярусное строение (структурема-логосема-функтема-контенсема); аналог замыкающего, финального звена мысли, ср. столяр – «столы и др…», «что-то: хлеб и др…».

(3) Единицы уровня языкосознания и речемышления

Лингвема – единица языка (языкослово), представляющая собой единство формантемы и синтагмемы, образованное в процессе объективации концептемы, т.е. её семантизации и формализации; единица языкосознания (см. также выше); В речевом контексте лингвема преобразуется в локутему (= единицу речи). Лингвема – генетический код языка. Это основная единица собственно лингвистического анализа. В лингвеме нет обозначаемого мыслительного понятия, в ней есть лишь объективированное ретроспективное мыслительное понятие, ср. мальчик – логосема: «одушевленная субстанциальность» + номема: «квалитативность: юный возраст» + словообразовательная флексема «муж.род: - чик» + модификационный признак логисемы ( = функтема) «муж.пол» + нулевая грамматическая флексема «единственное число: -o » + логосема «исчисляемость:единственность: один» + соответствующая контенсема «ребенок, подросток и др.».

Локутема – речемыслительная единица (речеслово); речемысль, или актуальная интегратема лингвемы, части концептемы, регламентируемая коммуникемой (см. также выше). Это основная единица лингво-коммуникативного анализа, ср. Официант медленно шел по залу, переваливаясь с боку на бок словно утка, где официант = «человек, работающий в ресторане (это лингвемная часть), который является полным, грузным или имеет плоскостопие (это признаки, предицируемые речевым контекстом), который является объектом наблюдения и нетерпеливого ожидания, а также некоторого презрения со стороны субъекта ситуации (это один из комуникемных признаков).

Коммуникема – коммуникативный (коммуникативно-прагматический) признак речи, наслаивающийся на локутему в процессе ее формирования; а также регламентирующий содержание локутемно-концептемного единства. Разновидности коммуникатемы – интенциональный, иллокутивный, перлокутивный признаки. Ср. Не пойду! У них злая собака = «Не пойду, потому что боюсь, так как у них злая собака, которая может меня укусить», где обоснование намерения говорящего имплицировано на иллокутивном (смысловом) уровне, т.е. не представлено явно в локутивной пропозиции. Обозначаемая часть концептемы «собака» детерминирована коммуникативной ситуацией как «опасность для говорящего», «объект страха», «причина отказа от передвижения»» и др. Указанные признаки коммуникемы предицируют соответственно локутему злая собака.

Когитема - единство локутемы, коммуникемы, ассоциативной части лингвемы и концептемы.

Морфотемная модель языкосознания

Морфотемная модель речемышления

КОГИТОЛОГИЯ КАК ИНТЕРДИСЦИПЛИНАРНАЯ НАУКА

А.И.Фефилов

0.На пороге нового тысячелетия лингвистика постепенно утрачивает объект своего собственного исследования.

Синтез языка и сознания, речи и мысли настолько очевиден, что трудно определить даже, чтo является собственным объектом анализа лингвистической науки, поскольку мы имеем дело с лиминальными (пограничными) категориями, равным образом относящимися как к лингвистике, так и к философии и другим наукам. Язык как объект исследования уже не является прерогативой лингвистики. Говоря иначе, он не только лингвистичен, но и психичен и философичен. Как объект исследования язык является многогранным и комплексным. Таким образом, сам феномен языка требует от науки разработки новых, совокупных методов анализа.

Однако сделаем небольшой экскурс в историю развития языкознания. Языкознание развивалось и развивается, главным образом, в русле двух методологических и в некотором смысле философских положений, ср.

(1)«язык в себе и для себя» (описательное, объяснительное и структурное языкознание); Здесь анализ нацелен на описание и объяснение устройства, организации языка.

(2) «язык для человека» (= язык для говорящего и пишущего; для слушающего и читающего субъекта) (это положение активно реализуется во всех направлениях коммуникативной лингвистики – в социолингвистике, психолингвистике, прагмалингвистике). Данное положение настраивает на исследование функционирования и использования языка.

1.Известно, что целью структурной лингвистики были поиски и генерирование структуры языка, характеризующейся целостностью, способностью трансформироваться и саморегулироваться [ср.Звегинцев, 1996:127].

Остается открытым вопрос – насколько востребована данная цель для человека, использующего язык. Как человек говорящий может применить знания о структуре языка в своей деятельности, связанной с различными типами и способами речедействий?

Для простоты понимания данной проблемы прибегнем к известной автомобильной аналогии и сформулируем вопрос следующим образом:

Для чего водителю необходимо знать устройство автомобиля? Ответ - для того чтобы правильно проводить хотя бы элементарные профилактические работы и тем самым предотвратить возможную поломку автомобиля. Он должен знать, что нужно делать, чтобы содержать автомобиль в исправном состоянии. Однако для вождения автомобиля глубокие знания устройства автомобиля могут быть и не обязательны. Их отсутствие вряд ли пагубно скажется на умении и навыках вождения. Наиболее полезными в этой связи оказываются знания управления автомобилем.

Если следовать данной аналогии, то можно сделать вывод, что знания структуры языка, как будто, вторичны. Первичными или необходимыми же являются знания использования языка как целостной системы.

На самом деле это не так. Для успешного общения на языке необходимо усвоить «технику говорения», которая опирается на знания грамматического устройства и семантики лексических единиц языка. Без этого социально регламентированное общение на языке между членами коллектива просто невозможно. Прежде всего, это касается иноязычного общения. Излишними являются здесь лишь теоретизированные знания о языке. Общеизвестно, что общение на родном языке может протекать более или менее успешно и без специального знания грамматических правил, т.е. интуитивно, по аналогии, машинально. Как в том, так и в другом случае мы снова приходим к выводу, что следует разделять знания языка и знания о языке. Кроме того, отдельно следует говорить о знаниях использования языка.

Структурные модели строились на семиотической основе, поскольку язык стал рассматриваться как система знаков. Знаковость языка не ограничилась статичностью отношения обозначающего и обозначаемого. Семиотическое отношение стало рассматриваться не как раз и навсегда конвенционально установленное. Было замечено, что подвижность, динамичность семиотического отношения зависит от говорящего человека, точнее – от его речевой деятельности.

Однако, с одной стороны, речь начали подменять свойствами языка. С другой стороны, особенности речи стали автоматически приписываться языку. Иными словами, речь рассматривалась как демонстративное пространство для подтверждения и актуализации явлений языковой системы и в то же время как феномен, относящийся к языку в целом.

Методологический кризис такого подхода обусловлен, таким образом, смешением интралингвистических параметров языка и экстралингвистических факторов речи.

Преодоление данного методологического кризиса возможно, на наш взгляд, лишь в том случае, если речевая единица будет рассматриваться как интегративная семантико-понятийная единица. Для этого необходимо признать, что в контексте реализуются не собственно вербальные параметры языка, а смешанные, синтезированные речемыслительные категории.

Объектом анализа на уровне контекста является не язык, а речемысль, т.е. когитологическая категория, формирующаяся на стыке языкового и концептуального сознаний, вступающих друг с другом в динамическое взаимодействие [Фефилов, 2004:100].

Здесь возникает вопрос: О каком анализе следует говорить в этом случае? Ясно, что это уже не лингвистический анализ в узком традиционном смысле.

Это, также и не анализ чистой мысли, выражаемой вербальными средствами, поскольку язык не пустая, прозрачная форма. Целесообразно говорить здесь о когитологическом анализе. Объектом такого анализа является не «мыслительная деятельность человека» в широком понимании В.А.Звегинцева, а речемысль. Речемысль, как явление интегративное, не сводимо ни к чистому лингвистическому, инструментальному, ни к обозначаемому энциклопедическому объекту, т.е. к той информации, которая в ней заключена.

2.Так называемое прагматическое направление в лингвистике, надо признаться, ничего не имеет общего с лингвистикой. Что изучает прагматика? – Отношение человека к знаковым системам, в том числе, якобы, и к языковой системе, а также к межсемиотичекому взаимодействию. Она изучает, на самом деле, не саму языковую систему, и даже не условия и способы использования ее как инструмента в коммуникативном акте, а «совокупность экстралингвистических факторов», обеспечивающих этот коммуникативный акт [Звегинцев, 1996:141]. Можно было бы говорить о прагмалингвистике в узком смысле, анализируя прагматику мысли, отложившуюся в языке в виде определенных значений языковых единиц и синтаксических конструкций.

Однако прагматика в языке стала изучаться исключительно в рамках стилистики, но непоследовательно и противоречиво, потому что интралингвистические параметры прагматики тут же были смешаны с экстралингвистическими прагматическими параметрами. Методологическое заблуждение заключается опять-таки в том, что интенциональные отношения, выражаемые с помощью языка, стали приписываться языку с атрибутом «прагматические».

Объектом прагмалингвистического исследования было молчаливо продекларировано обозначаемое, а не обозначающее и его отношение к обозначаемому. Хотя, вроде бы, очевидно – то, что обозначается с помощью языка не является предметом лингвистического исследования.

В связи с вышеизложенным исследователь предстает перед дилеммой – или непомерно расширительно толковать науку о языке, что в прочем уже является неоспоримым фактом; или отмежевать лингвистику от экстралингвистических наслоений.

Есть еще один выход из сложившегося положения – объявить, что лингвистики как науки о языке вообще не существует, а «чистые» лингвистические теории являются научными фикциями. Есть лишь полидисциплинарные и смешанные научные исследования языка, ожидающие своего терминологического определения, и не сводимые к собственно лингвистике.

3.Направление исследования, называемое психолингвистикой нацелено на изучение, главным образом, человеческой способности говорить и понимать сказанное. Никто не спорит, что данное направление является необходимым и важным, прежде всего, в плане психологии изучения языка. Психолингвистика анализирует ситуации использования языка говорящим и ситуации понимания языка слушающим. Однако данное направление, как нам представляется, должно формировать в первую очередь знания языка, т.е. знания, связанные с умениями и навыками овладения языком как инструментом вербальной и коммуникативной репрезентации мысли. Однако это не знания о языке, к которым должна стремиться лингвистика.

Сложность, многогранность, многоаспектность языкового феномена привела к тому, что лингвистика утеряла язык как объект своего анализа. Лингвистика превратилась в квазилингвистику. Она растворилась в смежных, «браконьерских» дисциплинах, срослась с ними, уступив ведущую роль, смирившись со статусом падчерицы. К этому привели объективные причины. Одна из них - «Язык не существует вне человека» [Звегинцев, 1996:147], а это значит, что язык должен анализироваться как часть целого, а именно, как способность и проявление человека. На языке философии это можно сформулировать следующим образом – язык должен изучаться как атрибут и как модус человека.

Кроме того, язык есть «живой организм» (В.Гумбольдт) и не только стереотипно, но и творчески действующий организм, созидающий мысль. В языке заключены знания как вербализованный опыт (интразнания).

С помощью языка обозначаются знания, находящиеся за его пределами («остающиеся вне языка» - по словам В.А.Звегинцева, [Звегинцев, 1996: 148].), или экстразнания. Посредством языка порождаются и выражаются интерзнания. Можно сказать, язык насквозь когитологичен и когнитивен.

Следует признать, что иногда почти невозможно провести строгую демаркационную линию между языком как лингвистическим объектом и языком как социальным, психологическим объектом, а также между языком как инструментом мышления и коммуникации. Язык в целом является предметом исследования совокупной науки, название которой когитология.

4.Одна из нерешенных проблем, на которую указывал В.А.Звегинцев, это связь лингвистики с семиотикой. «Ни нераздельность языка и человека, ни характеристика языка как деятельности, ни творческий характер этой деятельности, ни обязательное участие в ней человеческой мысли – не соотносимо с семиотикой и ее категориями» [Звегинцев, 1996:152].

Возможно, неплодотворность семиотической метафоры в лингвистике объясняется тем, что семиотический знак со свойственной ему семантической пустотой и конвенциональностью приписываемого ему содержания был механически приравнен к языковому знаку. Этим, вероятно, можно объяснить и жизненность унилатеральной концепции языкового знака в лингвистике, под которым понималась несемантизированная форма слова, а приписываемое ей содержание отождествлялось с мыслительным понятием.

Время показало несостоятельность данной концепции. Сторонники билатеральной концепции языкового знака заявили, что в акте обозначения мыслительного понятия с помощью слова неизменно участвует не только экспликативная форма языковой единицы, но и ее значение. Следует заметить, что не все билатералисты были последовательны в этом вопросе.

5.Коммуникация при помощи языка немыслима без «знаний о мире»: «Наша речь строится не в пустом пространстве, а с ориентацией на совершенно конкретные условия речевого акта, конкретного собеседника или конкретную аудиторию» [Звегинцев, 1996: 170].

В соответствии с этим положением изучаться должен не только и не столько сам язык, сколько возможности его коммуникативного использования. «Теория, направленная на изучение языка и только языка, не способна объяснить, что такое коммуникация» [Звегинцев, 1996: 171].

Эта ситуация, по нашему мнению, напрямую отражается на лингводидактике. В методиках преподавания иностранных языков превалирует вербальный, а не коммуникативный компонент.

«Традиционная лингвистика интересовалась не столько процессами деятельности языка, сколько продуктами этой деятельности» [Звегинцев, 1996:227]. В этой связи возникает вопрос, насколько полезны для изучения иностранного языка тексты, которые как раз и представляют продукт языковой деятельности, зафиксированный в письменной форме. Как можно по результату деятельности языка судить о самой языковой деятельности?

Как представляется, всякая деятельность имеет подготовительный этап (если она осознанная и запланированная), далее она вступает в начальную фазу (этап развертывания), потом некоторое время продолжается в виде процессуальной фазы, и, наконец, сворачивается в финальную фазу и прекращается. Почему бы не рассмотреть речепроизводство в методике обучения иностранному языку в перспективе фазисного протекания?

Иными словами, в поле зрения лингвистики должно быть включено речепроизводство.

Нет сомнений в том, что изучение «живого языка», т.е. ситуативно и коммуникативно обусловленной речи, это не штудирование языковых структур и текстов, в которых эти структуры реализуются.

По-видимому, назрела необходимость создания когитологических грамматик дедуктивного типа, когда ситуативно обусловленная мысль множественного (социально многоликого) говорящего субъекта в конкретном пространстве и времени соотносится с языком и речью для самовыражения. Это путь от мысли субъекта к языку и речи. Это речемыслительные грамматики, в которых мысль является исходной, т.е. первичной. Такие грамматики обучают не языку в узком смысле, а стереотипному и творческому мышлению с помощью языка. Мы учимся не просто говорить, мы учимся общаться.

Соответственно, когитологические грамматики должны учитывать не только отношение языкового знака к обозначаемой вещи, регулируемое мыслящим субъектом, но и коммуникативное отношение, т.е. отношение общения одного говорящего субъекта с другим говорящим субъектам.

Грамматика когитологического типа – это грамматика мыслящего и говорящего субъекта одновременно. При этом коммуникативное отношение регламентирует мыслительный процесс, а само строится в соответствии с правилами социальных отношений на базе потенциальных лексических ассоциаций и грамматических связей.

6.Как видно, помимо двух превалирующих положений исследования интердициплинарная наука, а именно, когитология, должна опираться на более интегративные методологические векторы, ср.

(3) «мысль в языке» (ретроспективные знания, воплощенные в языковых категориях, формах, значениях; языкосознание);

(4) «мысль на базе языка» (обозначаемая мысль и выражаемое понятийно-семантическое единство, коммуникативно регламентируемое; речемышление);

Интегративные объекты требуют иных методов исследования, которые бы отражали характер взаимодействия (согласованности и рассогласованности; соединения и разъединения, синкретизма и взаимоисключения) языка и сознания, речи и мышления, а именно языковых значений и мыслительных понятий в статике и динамике, с учетом коммуникативно-прагматических стратегий говорящих субъектов.

Становиться очевидным факт: то, что обозначается с помощью языка, принадлежит не языку, а мысли. Но, то, что выражено с помощью языка, принадлежит как языку, так и мысли, но не является ни языком и не мыслью в чистом виде. Почему? - Потому, что язык и мысль активно взаимодействуют. При этом самовыражается не только мысль, но и сам язык.

В этой связи, например, бесперспективно анализировать грамматические категории того или иного языка без их корреляции к логико-мыслительным и коммуникативно-прагматическим категориям.

Назрела необходимость когитологического анализа взаимодействия, например, грамматической категории рода с логико-мыслительной категорией пола; грамматической категории числа с логико-мыслительной категорий квантитативности. Так называемую лексико-грамматическую категорию частеречности (существительности, глагольности, прилагательности, наречности) следует рассматривать вкупе с мыслительными категориями субстанциальности, локальности, акциональности, квалитативности, темпоральности, квантитативности.

Однако данный бинарный или полинарный подход к интегративным объектам языкосознания и речемышления не может проводиться в традиционных лингвистических и философских терминах. Терминология нового, когитологического анализа должна фиксировать результаты интеграции. Было бы целесообразно, например, говорить о смешенных категориях – о логико-семантических, но не о логико-мыслительных и грамматических.

При внимательном когитологическом взгляде на корреляцию, например, русской грамматической категории рода и логико-мыслительной категории пола («естественного рода») обнаруживается, что род русских имен существительных определяется в целом ряде случаев не по специальным формантам (родовым суффиксам), а по соотнесенности с категорией пола, ср. сын, дочь, кот, селезень, мужчина, старикашка, врач, пьяница, убийца. Отсутствие семантизации со стороны логико-мыслительных признаков пола, превращает род в формально-классификационную категорию, ср. синица, пчела, сверчок, ребенок, котенок, поросенок.

Анализ показал, что так называемые «формы единственного числа» имен существительных не подкреплены специальными формантами, ответственными за объективацию признака «один экземпляр; единственный». Если имя существительное в форме «не множественного числа» имеет какой-то формант, то последний фиксирует прежде всего принадлежность данного существительного к какому-то признаку морфологического рода, а не числа.

Вывод: единственное число не имеет своего, собственного форманта; существительное в целом (плюс/минус вместе с родовым формантом) семантизируется различными логико-семантическими признаками субстанциальной квантитативности. Только формы множественного числа имен существительных имеют специализированные форманты. Существительные, обладающие морфологическим признаком множественного числа «множество; более, чем один экземпляр» дополняются и модифицируются параллельно логико-семантическими признаками субстанциальной квантитативности.

Категория числа в русском языке определяется по наличию или отсутствию числовой оппозиции, ср. стол – столы; но: листва – 0; саранча – 0; очки – 0; грабли – 0. Кроме того, эта категория сильно отягощена дополнительными квантитативными признаками логико-мыслительного порядка, не учитывать которые просто нельзя, ср. народ (неопределенное множество) – народы (неопределенное множество неопределенного множества); двойня (определенное множество) – двойни (множество определенного множества); брюки (+парность); сапоги (два сапога или множество сапог); грабли (единственность или множественность +составность с неопределенным количеством частей); пятерня (+ определенное количество составных частей). Грамматическая традиция даже не разделяет имена множественной субстантности (предмета во множестве), ср. листва и имена самого множества, ср. груда, стая, толпа.

Русская грамматическая категория вида не может анализироваться в отрыве от мыслительных понятий предельности и непредельности и т.д.

Категория вида в русском языке не только согласуется с логико-мыслительными понятиями предельности/непредельности, ср. Он подошел к столу и взял книгу, но и вступает с ними в противоречие, ср. Он подходит к столу и берет книгу. Традиционные, узковедомственные грамматики и не пытаются объяснить эффект столкновения несовершенного вида с обозначаемыми предельными действиями, как это имеет место во втором примере.

7.Целью когитологического анализа является объяснение феномена понимания:

а)понимания мысли, объективированной в языке, т.е. понимания языкосознания;

б)понимания мысли, обозначаемой и выражаемой с помощью языка, т.е. понимания речемысли.

Понимание мысли регламентировано ресурсами языка и речи. Любое понимание – это самопонимание. Разум осуществляет понимание отдельной мысли, соотнося её с ней самой или с её аналогом, ср. А=А; А=А+1. Акт понимания становится возможным благодаря опоре мысли на язык, ср.:

«Что касается самой способности мыслить, способности которой обладает разум, чтобы самому понимать свои собственные движения, то единственным имеющимся памятником (свидетельством) этого является язык» (Гийом, 1992: 17). Язык представляет собой механизм для остановки мышления. Этот механизм мышление использует для «самоперехвата»(там же : 54).

Нет языка без сознания. В языке зафиксированы более или менее реликтные формы мышления. Для понимания интрамысли (= объективированной в языковых значениях и категориях ретроспективной мысли) необходимо овладеть азбукой мысли (= оязыковленными мыслительными единицами, или концептами). Это овладение ресурсами языкосознания. К ним относятся знаковые части вокабуляра, а именно, полнозначные имена существительные, именующие субстанциальные и локальные мыслительные понятия; а также признаковые части вокабуляра – имена существительные с акциональной, темпоральной, квалитативной и квантитативной семантикой; имена прилагательные с квалитативной и реляционной семантикой; наречия с локальной, темпоральной и квалитативной семантикой.

Нет речи без мысли. Для понимания экстрамысли, обозначаемой и выражаемой с помощью языка, необходимо овладеть структурированием мысли (= закономерностями предицирования мыслительных концептов в акте говорения). Это умения и навыки овладения речемыслью.

Когитема как элементарная оязыковленная и оречевленная мыслительная единица представляет собой определенную модель мира, результируемую на уровне трех ступеней познания – мыслительного отражения (части обозначаемого мыслительного понятия, или концептемы), языкового воплощения (части языковой семантики, или синтагмемы) и речевого выражения (интегративного единства мыслительного понятия и языковой семантики) (см. Фефилов, 2006:306).

Оязыковляемая часть когитемы (= абсолютная морфотема) представляет собой синтагмемно-формантное единство, свернутое до уровня отдельного слова или словосочетания, ср.:

«Тот, кто» - «делает» - «столы» - «и другую мебель» столяр.

«То, что» - «используется в функции инструмента или предназначено для» - «чистки» - «зубов» зубная щетка.

«То, что» - «используется в качестве вещества или предназначено для» - «чистки» - «зубов» зубной порошок; зубная паста.

Синтагмема – это структура, объективируемого (семантизируемого) мыслительного понятия (концепта), организованная линейно, синтагмообразно; представленная в виде умозаключения в предикативной форме с указанием на принадлежность к определенной логико-семантическому статусу и функциональную нагрузку, например: Это – активный одушевленный предмет (Субстанциальность_одуш_агенс), осуществляющий действие/ деятельность (Реляциональность: Акциональность_объектно направленная), в результате которого/ которой создается новый неодушевленный предмет/ новые неодушевленные предметы (Субстанциальность_неодуш_фактитив) из какого-то материала (Субстанциальность_неодуш_фабрикатив), ср. столяр, корзинщик, печник, строитель, каменщик.

Синтагмемные признаки формантизируются (= объективируются в виде отдельных или комплексных формантов – формантем) как категоремы вокабуляра (существительности: каменщик, строитель; глагольности и др.), номемы (каменщик, строитель), аффиксемы (каменщик, строитель).

Некоторые синтагмемные признаки не получают эксплицитных средств объективации, т.е. не подкрепляются специальными формантами и отодвигаются в ассоциативный план, ср. столяр (‘делает’, ‘из дерева и др. материалов’), корзинщик (‘плетет’, ‘из лозы ивы’), печник (‘кладет’, ‘из кирпича’), строитель (‘дома, машины’), каменщик ( ‘строит’, ‘дома’).

Специфика взимодействия синтагмемы и формантемы заключается, таким образом, в том, что отдельные компоненты синтагмемы имеют на поверхностном формантном уровне различную степень эксплицитности/ имплицитности, потому что могут оформляться как специальными семантизированными, так и неспециальными классификационными вербальными средствами. Кроме того, в формальной объективации участвуют также нулевые знаки (o). Их позицию могут занимать не только известные нам, так называемые «нулевые морфемы», но и нулевые прилагательные, наречия, существительные, причастия, глаголы, и даже фрагменты предложений и целые предложения, ср.:

o+селедка = соленая селедка;

o+каска = стальная каска;

o+идти = идти пешком;

o+взлететь = взлететь вверх;

o+нарубить = нарубить топором;

результаты+ o+анализа = результаты проведенного анализа;

Ты где+ o+? = Ты где находишься?;

Куда идете? – На дискотеку = Идем на дискотеку;

ждали+ o+врача = ждали, когда приедет/придет врач;

o+купи хлеба = сходи в магазин и купи хлеба.

Синтагмема как результат семантизации мыслительного понятия в процессе объективации – это не только голая структура, в которой компоненты и входящие в них признаки, позиционированы, категоризированы логико-семантически, а также функционализированы и модифицированы. Эти признаки наполнены конкретным содержанием (контенсионализированы), независимо от степени их эксплицитности/ имплицитности.

Высокая степень контенсионально обусловленной ассоциативности некоторых синтагмемных признаков позволяет представить синтагмемную часть когитемы в виде упрощенной тернарной структуры хRу, в которой х - определяющий компонент; у - определяемый компонент, а R - ядерный релятор, или связка.

Если исходить из того, что определяющий компонент тернарной когитемы х представлен в формантеме в виде детерминемы d, и определяемый компонент у репрезентирован в виде категоремы k, а ядерный релятор, или связка R формантизируется в виде предикатора P, то, например, в русском языке, выделяются следующие способы объективации когитемы с учетом имплицитности (0) и эксплицитности (1)/(1+1) репрезентации:

1. dх(0)_ PR (0)_kу(1): каска (= каска, сделанная из стали, предназначенная для…; = стальная каска;). Когитема, представленная ассоциативной или латентной детерминемой, имплицитным предикатором и эксплицитной немотивированной категоремой.

2. dх(1)_ PR (0)_ kу(1): печник ( = тот, кто кладет печи; осуществляет кладку печи). Когитема, представленная имплицитным предикатором и эксплицитной мотивированной категоремой (с мотивемой).

3. dх(1)_ PR (0)_kу (0): черные ( = шахматные фигуры, покрашенные в черный цвет). Когитема, представленная имплицитным предикатором, имплицитной категоремой и эксплицитной детерминемой.

4. dх(0)_PR (1)_kу (1): учитель (= тот, кто учит детей в школе). Когитема, представленная эксплицитным (фоновым) мотивационным предикатором, эксплицитной категоремой и имплицитной или латентной детерминемой.

5. dх(0)_PR (1+1)=kу(1): (перекрыть) движение (= перекрыть движение транспорта, ср. осуществление движения; транспорт движется). Когитема, представленная комплексным эксплицитным (фоновым и номинативным) предикатором и имплицитной детерминемой; при этом эксплицитные части предикатора движ- и движение совпадают по контенсионалу; имеется также имплицитная часть предикатора, а именно фактитивный релятор, ср. движение = осуществление движения; в целом предикатор выступает в функции категоремы.

6. dх(1_0)_PR (1+1)=kу(1): интенсивное движение (интенсивное движение транспорта, ср. транспорт движется интенсивно). Когитема, представленная комплексным эксплицитным (фоновым и номинативным) предикатором и одной эксплицитной (интенсивное) и другой имплицитной (транспорта) детерминемой; при этом эксплицитные части предикатора движ- и движение совпадают по контенсионалу; имеется также имплицитная часть предикатора, а именно фактитивный релятор, ср. движение = осуществление движения; в целом предикатор выступает в функции категоремы.

7. dх(1)= PR(1)_ kу(1): вымытая посуда (= посуда, которую сделали чистой (= вымыли)). Когитема, представленная эксплицитной категоремой и эксплицитной детерминемой, выполняющей одновременно функцию предикатора, мотивированного акционалом (мыть) и акциентивом (вымытая = чистая); имплицитным остается фактитивный релятор т.е. отношение осуществления.

8. dх(1)_PR (0)_ kу(1): шляпа отца (шляпа, принадлежащая отцу). Когитема, представленная эксплицитной детерминемой, имплицитным предикатором и эксплицитной категоремой.

9. dх(1)_PR (1)_ kу(1): завод, выпускающий автомобили (завод, на котором выпускают автомобили). Когитема, представленная эксплицитной детерминемой, эксплицитным предикатором и эксплицитной категоремой.

В приведенных примерах предикаторы вкупе с детерминемами (сделанная из стали; осуществляет кладку печи; шахматные фигуры, покрашенные в черный цвет; осуществляет обучение детей; осуществлять движение; сделали чистой; принадлежащая отцу; выпускающий автомобили) определяют и уточняют семантическое содержание (контенсионал) формантемы как совокупного экспликатора когитемы.

Номинативная функция формантемы сводится по существу к имлицированному или латентизированному отношению идентификации в свернутой предикативной структуре, ср.: Это - каска. Это – печник. Это – учитель. Это – шляпа отца и др.

Свернутая предикативная структура часто имеет в качестве своей номинативной базы атрибутивную структуру, в которой определяемое субстантивное имя представляет ядро когитемы, а определяющее имя выступает в роли детерминемы – определителя, или свернутого предикатора, микроструктурных или макроструктурных признаков и отношений когитивного ядра, ср. (1) кудрявая голова; (2) рыжая голова; (3)лысая голова.

Когитему данного типа можно представить в усеченном виде в следующей формуле, ср.:

b( a) = b(a(=c))

где: b – свернутый предикатор, или детерминема как периферийная часть когитемной структуры (кудрявая; рыжая; лысая);

a – предицируемое ядро когитемы (голова);

c – предицированный признак в ядре когитемы, ср.: (1)’волосы’, (2)’цвет волос’; (3)’отсутствие волос’;

b( a) – эксплицитная структура когитемы – (1); (2); (3);

a(=c) – ядро когитемы с предицированным признаком, ср.: голова =(1)’волосы’; голова = (2)’цвет волос’; голова = (3)’отсутствие волос’;

b(a(=c)) – эксплицитно-имплицитная структура когитемы с предицированным признаком, ср.: голова, на которой растут кудрявые волосы; голова, на которой растут рыжие волосы; голова, полностью или частично облысевшая (необволошенная).

Данная формула выделяет лишь основные структурные компоненты когитемы, репрезентируемой детерминемой (ср. кудрявая, рыжая, лысая) и единством номемы и аффиксемы (голов+а), которые способствуют элементарному, «наивному» пониманию.

КОГИТОЛОГИЧЕСКИЕ КОНЦЕПТЫ

1. Объективная действительность как картина мира трехмерна.

Первая объективирована в языковой системе в виде значений и категорий.

Вторая действительность имеет когнитивный, концептуальный характер. Это действительность, которая отражена в актуальном сознании в виде понятий и их отношений.

Третья действительность предстает как динамическая, находящаяся в процессе отражения нашим концептуальным сознанием. Результаты столкновения потенциального мыслительного концепта с актуальными образами реально-онтологической действительности обозначаются с помощью языка, т.е. экстериоризуются для целей общения и познания.

Отношение человека и предмета определяется не языком, а концептуальной картиной мира. Язык обусловливает обозначение и выражение (5) этого отношения, см. рисунок. Таким образом, концептуальная картина мира вторична по отношению к действительности, а языковая картина мира третична по отношению к действительности и вторична по отношению к концептуальной картине мира.

2.Отражающее сознание (1) пассивно. Оно исчерпывается узнаванием. Это акт примитивного мышления.

Узнать – значит привести в соответствие увиденное с системой имеющихся знаний.

Созидающее рациональное сознание (2) активно и субъектно-ориентировано, оно преобразует познаваемый объект в соответствии с его природой или вопреки его природе не ради самого объекта, а ради удовлетворения потребностей человека.

В этом смысле познаются не столько свойства самого объекта, сколько возможности его использования. Сознание рационализирует и концептуализирует объективный мир в соответствии с природой субъекта.

Язык объективировал ретроспективное концептуальное сознание (3).

Язык репрезентирует актуальное концептуальное сознание (4)

3. Если на объективной действительности “лежит печать мысли”, то на мысли лежит печать языка.

Мысль об объекте, сформированная в сознании и выраженная с помощью языка, получает самостоятельное внешнее существование, независимое от субъекта, отчужденное от него. Это мысль, зафиксированная в слове или в тексте.

Предмет объективной действительности – это то, что находится “перед” субъектом, является границей, “метой” чего-то. Само слово предмет именует, таким образом, не объективную вещь, а понятие о ней.

На самом деле собственно внешнего мира для субъекта как бы не существует. Субъект живет, существует в своем внутреннем мире. К данному выводу приходим, руководствуясь положением о том, что сознание есть знак действительности.

Если принять во внимание активное воздействие внешнего мира на сознание и исходить из положения о том, что объективная действительность выступает знаком сознания, т.е. “означивает” сознание, или формирует его структуру и содержание, то следует признать известный изоморфизм сознания (концептуальной картины мира) и действительности (реальной картины мира).

4. Автор создает художественный или поэтический текст не только и не столько для того, чтобы назвать и обозначить действительное положение дел, сколько для того, чтобы придать оречевляемой действительности дополнительный, символический смысл, чтобы выразить свои оригинальные мысли на фоне общего повествования. Это иносказание, или попытка, выразить нечто иное, используя обычные слова в метафорическом смысле.

5. Язык рассматривается философами как инструмент объективации вещного мира в сознании человека.

Отзвучавшее слово пробуждает мысль.

Одна мысль порождает другую.

Мыслить значит соотносить различные мыслительные понятия. Осмыслить сказанное значит придать ему смысл.

Переосмыслить - заменить один смысл другим.

6. Слово выступает своеобразным носителем мысли.

Оно “доносит” мысль до вещи, наблюдаемой, воспринимаемой субъектом.

Только благодаря посреднической функции слова вещь становится осмысленной.

Вещь несет на себе отпечаток мысли. Это и есть процесс осмысления.

7. Говорение регулируется инструментальными возможностями языка и сводится лишь к различным вариантам комбинирования языковых единиц. Оно в большей степени конструктивно. Говорящий субъект реализует свои намерения только в рамках отведенного ему инструментального пространства языка и ничего не сможет сказать, что бы выходило за пределы языка.

Если имя - ярлык понятия и вещи, то употребление слов (речь) – это манипуляция ярлыками, но не произвольная, а детерминированная логикой отношений самих понятий и вещей, а также логикой отношения носителя языка к вещам, т.е. логикой фрейма, ср.

На столе лежит книга.

Но: *Стол лежит в книге.

Или: Лампа висит над столом.

Но: *Стол висит в лампе.

Манипуляция словами может ассоциировать различные реально-онтологические ситуации.

Говорение – это всего лишь рациональное манипулирование словами. Манипулирующий язык создает, формирует таким способом представления о мире, творит определенную концептуальную картину мира. Причем сама языковая игра может протекать без вмешательства нашего сознания.

Сознание лишь проверяет речевую конструкцию на возможную в его пределах рациональность. Понятным в этой связи становится знаменитое высказывание Л.Витгенштейна: “То, что нельзя выразить, мы не выражаем...” (Wittgenstein, 1963:111) или в официальном переводе: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» (Витгенштейн, 1998:71).

Иногда субъект хочет сказать о чем-то немного и просто, но подбирает для выражения своей необъемной и упрощенной мысли привычные слова и обороты.

Язык в таком случае “дотягивает” говорящего до стереотипного воплощения мысли. Простое выражается сложным. Хотел сообщить лишь часть, получилось целое. Язык доводит выражаемое до “нормы”.

То же самое произойдет с говорящим, который намеревается сказать больше и сложнее, используя нормативные тривиальные средства выражения.

Инструментальная, стереотипизирующая сила языка преобразит речевое произведение говорящего в сторону выравнивания, упрощения, доведения до программы, заложенной в языке.

8. Мышление «среднестатистического» субъекта сводится к повторению уже готовых (существовавших или существующих) мыслей.

“Изобретал мысль един, другие же, яко пленники, к колеснице торжествователя сего пригвожденные, брели ему во след” (Радищев, 1973:36-37).

“Истина соединения мыслей не есть изобретение человеческое: она только дознана людьми и замечена для того, чтобы можно было ей учиться и учить” (Августин, 1835:139).

“Связь знака… со смыслом не создается, не творится индивидом заново. Иначе было бы невозможно понимание. Связь знака со смыслом усвоена индивидом от коллектива… Связь эта, таким образом, является объективной, внешне данной для индивида; она принуждает его избирать именно те, а не иные звуковые комплексы для выражения тех, а не иных значений… Не личный психологический опыт индивида, а традиция коллектива определяет эту связь” (Шор, 2001:65).

Можно сказать, что языковая и концептуальная картины мира постоянно прокладывают дорогу к речевому псевдомышлению.

9. Объективную картину мира определяет не столько язык, сколько наше сознание. Язык лишь помогает обозначить или проявить границы нашего сознания.

Язык в большей мере выступает как способ, фон или перспектива мировидения.

Соотношение языка и актуального сознания в рече-мыслительном акте – это наложение прошлого на настоящее, это их приближение, благодаря чему порождается мысль, более или менее отягощенная реликтами языка.

Так называемая инструментальная функция языка заключается в том, что язык не является инородным знаком по отношению к мышлению. Он в большей степени согласуется с мыслительным содержанием посредством своей семантики.

10. Название предмета еще не требует понимания. Средством понимания является акт предикации – приписывание предмету какого-то признака, свойства или действия. Понимание требуется там, где происходит соотношение имен. Акт любого взаимодействия подразумевает результат. Осознание этого результата – следующий этап понимания. Ср.:

Стакан упал на пол.

В данном примере имена предметов (стакан, пол) и имя отношения (упал на…) вызывают в языковом и концептуальном сознании реципиента соответствующие образы. Осознание того, что собой представляет “стакан” (“из стекла”, “хрупкий”) и “пол” (“твердая поверхность”), связано с процессом обозначения, а не называния.

Однако в акте репрезентации мыслительный результат, т.е. смысл, ради которого строилось данное высказывание, еще не всплывает на поверхность.

Смысл – это не значение отдельных или совокупных языковых единиц, конституирующих предложение-высказывание и даже не понятийное содержание, с которым взаимодействует то или иное значение.

Смысл это то, что наслаивается на значение речевой единицы в коммуникативном акте.

11. В семиотическом аспекте язык в целом выступает как отношение между концептуальным сознанием и действительностью, а точнее – между двумя разными состояниями концептуального сознания.

Субъект, устанавливая связь между понятием и вещью, или между одним и другим понятием, именует эту связь с помощью слова.

Он обозначает вещь с помощью понятия, или одно понятие с помощью другого понятия посредством словесного наименования.

В таком случае понятие выступает знаком вещи, как равно и вещь является знаком понятия. Или: одно понятие выступает знаком другого понятия.

С помощью слова субъект лишь указывает на то, знаком какой вещи является понятие, или знаком какого понятия является вещь.

12. Так называемые речевые или актуальные значения вербальных единиц – это очередное заблуждение лингвистики. На уровне речи нет ни “языковых” знаков и ни их “значений”. По большому счету в речи нет и знаков “голой” мысли. В тексте представлены речемысли как самовыражение говорящего и мыслящего субъекта.

13. Следует различать само отношение тождества и тождественные, а также нетождественные понятия, включенные в данное отношение. Сам акт включения каких-то понятий в отношение тождества - это эвристический, творческий прием в процессе познания, который следует называть отождествлением, или уподоблением.

Акт наименования можно понимать как целенаправленное, субъектно обусловленное уподобление семантики имени и содержания понятия. При этом имя по аналогии более информативно, чем имя по тавтологии, ср.:

Иван - человек. Иван – ученый.

Обозначить понятие означает аппроксимировать понятие, соотнести понятие со значением, т.е. приблизить значение к понятию, или наложить значение на понятие.

14. На уровне речи, например, в предложении-высказывании, невозможно назвать все задействованные соотношения исходного понятия. Многие из них не находят прямого, специального наименования и совыражаются на ассоциативной “вертикальной” парадигматической или “горизонтальной” синтагматической основе, ср.:

Студент ® “вуз”, “учеба”;

читает ® “держит книгу в руках”, “смотрит в книгу”, “листает”;

книга ® “роман”, “учебник”.

Ассоциативную основу в предложении-высказывании имеют, чаще всего, пространственные отношения, ср.:

Мальчик ест яблоко

(где “мальчик”, осуществляя указанное действие, ср. “ест” = “грызет”, должен быть каким-то образом локализован; или он “сидит за столом”, или “стоит под яблоней”, или “лежит на диване”; при этом он “держит яблоко в руке” и т.д.).

15. Целесообразно говорить не о дихотомии, а о политомии семантико-понятийного отношения. Значение языковой единицы можно представить в виде сгустка, совокупности нескольких частей понятийно-ориентированных признаков, группирующихся вокруг единого семантического ядра; признаковых частей, выполняющих представительскую функцию, роль понятийных дейксисов, мыслительных векторов. Отношение знакового значения к мыслительному понятию имеет антиципационный характер – мыслительные понятия предвосхищаются, предугадываются признаками значения. Поэтому в акте говорения задействовано не все содержание слов, ср.: “Слово собственно выражает не всю мысль, принимаемую за его содержание, а только один ее признак” (Потебня /1862/, 1973:210).

Где: П1, П2, П3, П4 – соотносимые в ассоциативном плане потенциальные мыслительные понятия;

СЯ – семантическое ядро значения языкового знака;

1,2,3,4 - круги со стрелками, символизирующие признаковое представительство мыслительных понятий в семантической структуре языковой единицы.

16. В вербальной классификации мыслительных понятий ощущается сознание субъекта, его непосредственное участие в каталогизации понятий по “способу познания”.

Мыслящий и говорящий человек осознает,

что он думает и

что ему необходимо сказать.

Кроме того, человек осознает и то, что и как он говорит.

Осознание содержания и формы речи (“что” и “как”) - это контроль сознания за симметричностью языкового выражения и мыслительного содержания и одновременно контроль сознания за способом языкового оформления мысли.

17. Всякое объяснение, как правило, строится по логике упрощения – от сложного, непонятного – к простому, понятному.

Однако гиперболизация этого принципа толкования может воспрепятствовать формированию нового знания. При этом всегда присутствует опасность ослабления семиотического отношения объясняемого слова (или термина) к его прототипу, или мыслительному первообразу, в силу его знаковой, “заместительной” функции, потому что определение дается не предмету, а символу, ср.:

“При недостаточно бережном обращении с символами, при недостаточном осознании отношения символа к тому, что он символизирует, вы найдете, что приписываете предмету те свойства, которые принадлежат только символу” (Рассел, 1999:11,19).

18. Лингвисты были не только не оригинальны, когда стали искать значение вербального знака в его употреблении, но и сузили понятие “употребление” знака до его речевой, контекстуальной актуализации, хотя данное понятие следовало, наоборот, расширить до пространства обозначаемого и обозначающего.

Рисунки, диаграммы

ЛИНГВОФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ ПОНИМАНИЯ

Философы затрагивают проблему понимания в связи с проблемой познания. Лингвистов в большей степени интересует проблема понимания в коммуникативном аспекте. Стремление к многоаспектному, комплексному освещению проблемы понимания объединяет философов и лингвистов.

Уже Платон рассматривал проблемы познания в перспективе триады Человек – Имя вещи – Вещь. Он впервые сформулировал вопросы, связанные с методологией познания, ср.: Почему инструмент познания должен соответствовать природе вещи? Чем отличается познание вещи посредством имени (с помощью языка) от познания вещи без помощи имени? Согласно Платону, (1)вещь можно познать без помощи имени и (2)посредством имени (с помощью языка). При этом язык как инструмент познания должен соответствовать природе вещи [1, с. 619, 678].

Вслед за Платоном язык стал рассматриваться как инструмент познания. К тому же не очень надежный и точный. Возобладало мнение, что благодаря именам всякое знание является относительным.

Аристотель, уделяя большое внимание определениям, утверждал, что они играют главную роль в познании в силу их разъяснительного предназначения. При этом вещь можно определять своим (первоначальным) именем и не своим (метафорическим) именем [2, c.174].

С.Эмпирик рассматривал зависимость истинности/ложности познания от обозначаемого предмета, обозначающего слова и движения мысли. Он считал, что в процессе познания следует опираться на разум. Разум должен обнаруживать «сродство» с природой вещей. Для данного автора язык является так же средством познания, но главным инструментом познания он считает разум [3, с.78].

Как и Аристотель, Т.Гоббс видел в дефиниции – ключ к познанию истины. Человек познает вещь посредством языковых значений, которые предварительно нуждаются в точных определениях (дефинициях)[4, с.53].

Познание, согласно Д.Локку, ограничено скудостью нашего ума, пределами чувственного восприятия. При этом познание вещи через номинальную сущность невозможно, хотя и язык играет ведущую роль в чувственном познании. Согласно ему, злоупотребление словами – это использование слов без знания их значений. Познание вещи ограничено словами языка. Познание вещи осуществляется не с помощью языка, а в перспективе языка. Язык становится препятствием для понимания идей, если говорящий использует неверные названия идей[5, с.407].

Г.В.Лейбниц придерживался мнения, что «люди относят свои мысли больше к словам, чем к вещам». Объектом же познания с помощью языка являются наши идеи и мысли, а не объекты действительности. Общие и универсальные понятия не принадлежат действительности, они созданы нашим разумом. Познание – синтез идей по принципу их соответствия методом исключения. Познание ограничивается только идеями. Познание – это сопоставление идей. Для познания идей необходимо создать универсальный философский (искусственный) язык или язык анализа. Познающий выходит не на вещь, а на идею через язык. Таким образом, первичным объектом познания является язык, вторичным (опосредованным) объектом познания – идея [6, c.287].

Э.Б. де Кондильяк утверждал, что классификация предметов действительности осуществляется не по их природе, а по способу их познания. Идеи познаются и формируются с помощью языка. Способ познания (систематизация с помощью языка) несовершенен, потому что несовершенен язык. Сначала осознается языковой знак (буква, слово), затем идея. Идеи связываются друг с другом также посредством языка. В отличие от Аристотеля и Т.Гоббса Э.Б. де Кондильяк считал, что путь познания вещи – это анализ вещи, а не ее дефиниции. Он полагал, что аналогия есть метод познания, способ выражения новых (неизвестных) идей, язык природы. Понимание – это анализ идей с помощью языка [7, c.241].

Согласно Г.В.Ф.Гегелю, понимание – это выявление различия между рассудочным представлением вещи и самой вещью. Понимание обеспечивается с помощью языка как посреднического звена между сознанием и вещью [8, с.298].

Согласно Ф.Л.Г.Фреге, слово «не обеспечивает полного выражения мысли; для правильного понимания этой мысли необходимо также знание некоторых обстоятельств произнесения соответствующего предложения, участвующих в выражении мысли» [9, c.28]. Для понимания слова необходимо, таким образом, знание коммуникативной ситуации, а именно тех ее аспектов, которые связаны с интенцией говорящего и целью говорения.

Не отрицая полностью бихевиористические взгляды на язык, Б.Рассел указывал на то, что понимание слова не следует отождествлять со знанием словесного значения. Говорящий не задумывается о значениях слов. Он понимает слово в зависимости от обстоятельств, в которых он применяет данное слово; или, когда, услышав слово, истолковывает его побудительную силу. Первое понимание слова является активным, второе – пассивным. По сути дела Б.Рассел ведет речь не о понимании значения слова, а понимании отношения слова к какому-либо факту или событию, которое выступает, или как причина, или как следствие какого-то словесного выражения. Значение слова сводится, таким образом, к его использованию.

Б.Рассел определяет четыре способа понимания слов. При этом понимание слов он напрямую связывает с использованием слов. В принципе речь идет: 1) о понимании слова в перспективе говорящего, который использует слово «в подходящих случаях» «надлежащим образом»; 2)о понимании слова в перспективе слушающего, который руководствуется словом в своем дальнейшем поведении или поступке; 3) о понимании одного слова посредством другого слова, ассоциируемого с ним; при этом другое слово «оказывает соответствующее воздействие на поведение»; 4) о понимании слова через ассоциацию объекта, с которым это слово соотносится в акте обозначения [10, c. 127].

Л.Витгенштейн усматривал «логическое тождество между знаками и тем, что они обозначают». Предложение как знак, согласно автору, «есть модель действительности, как мы ее себе мыслим». Поскольку обозначаемое не может являться знаком самого себя, оно нуждается в опоре на другой знак, т.е. на обозначающий знак. Обозначающий знак и обозначаемое должны быть тождественны. Понимание – это «проекция образа на действительность» [11, c.36, 31, 19, 48]. Говоря о том, что «предложение соотнесено с гипотетическим состоянием дел» [11, c.56], Л.Витгенштейн фактически признает, что язык соотносится непосредственно не с действительностью, а с ее предполагаемым образом в сознании.

Вместо изучения общих предпосылок научного познания мира Э.Кассирер предлагал более четко разграничить основные формы «понимания» мира. Он определял последние как «морфологию» духа, или научного мышления [12, c.7,8]. Такого рода «собственно теория познания» представляет собой некий «план общей теории форм выражения духа» [12, c.7]

Поднимая вопрос о роли языка в познании, автор критически замечает, что вместо того чтобы стать «кораблем философского познания» язык стал «инструментом философского скепсиса» [12, c.8]. Актуальными в этой связи становятся «описание и характеристика чистой формы языка», т.е. такой общей структуры языка, в которую вписываются все частные языковые явления [12, c.10].

Согласно Э.Кассиреру, познание или объективация предметной действительности встает на путь опосредованности. Речь идет об опосредованности формами, символами и понятиями мышления. Это и приводит к выявлению различных смыслов предметных взаимосвязей в разных отраслях науки, например, в физике, химии.

В перспективе своего концептуального подхода Э.Кассирер уточняет само понятие познания. Познание представляет собой один из видов формотворчества [12, c.15]. Познание – это формирование многообразия. Данный процесс предполагает, однако, сведение множества разных явлений к единству.

Особенностью познания, по Э.Кассиреру, является не только возвышение индивидуального до общезначимого, но и то, что в этом познании «эмпирически данное не столько отражается, сколько порождается по определенному принципу» [12, c.15]. К такому виду познания автор относит мифы, искусство, религию. Они создают «особые символические формы», которые не сводимы друг к другу и не выводятся друг из друга. В символических формах дух объективируется и проявляет себя в самооткровении. Каждая из этих символических форм «есть конкретный способ духовного воззрения, благодаря которому «конституируется своя особая сторона «действительности» [12, c.15]. Язык как один из многих методов познания ведет, по его мнению, к одной цели – «преобразованию мира пассивных впечатлений (Eindrucke)… в мир чистого духовного выражения (Ausdruck)» [12, c.17].

Форма научного познания выводилась первоначально из языкового опыта – «из первых мыслительных соединений и разъединений, выраженных и зафиксированных в языке, его общих понятиях» [12, c.18]. Позднее научное познание выходит за пределы естественного языка и новый «логос» уже формируется «не-языковым мышлением».

Кроме того, процесс познания всегда шел в ногу с разработкой знаковой системы. В этом смысле логика вещей не отделима от логики знаков.

Э.Кассирер говорит об основном принципе познания, согласно которому общее присутствует в особенном, а особенное мыслится лишь в связи с общим.

Интерпретируя проблему взаимоотношения «языка и мышления» в перспективе их участия в процессе познания, Э.Кассирер обращается к идеям Декарта и отмечает, что, согласно данному автору, «в основе всякой речи должна лежать одна универсальная, обусловленная разумом форма языка вообще, скрываемая, конечно же, множеством и разнообразием форм слова, которые, однако, не могут сделать ее совершенно непознаваемой» [12, c.60].

В целом все виды понимания, затрагиваемые философами, можно было бы свести к трем типам:

1.Понимание объекта действительности с помощью сознания, или концептуальной картины мира без (активного) участия языка. Это прямой способ познания действительности, связанный с процессами отражения и корректировкой знаний, ср. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ a ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ.

2.Понимание концептуальной картины мира и самосознания с помощью языка, или языкового сознания, когда язык выступает в роли инструмента познания, благодаря чему обеспечивается возможность познания объективной действительности и самого познающего субъекта в ней. Это опосредованный способ познания, ср. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ – ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ (инструмент) a КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ – [ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ].

3.Понимание языковой картины мира, или языкового сознания, благодаря которому обеспечивается возможность познания концептуальной картины мира и, вероятно, выход на действительность. Здесь язык выступает в роли первичного объекта познания, а сознание – в роли вторичного познаваемого объекта, действительность – в роли предполагаемого третичного объекта познания. Это также опосредованный способ познания сознания и действительности, ср. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ a ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ (объект) – КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ – [ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ].

В лингвистическом плане категории сознания, языка и действительности целесообразно было бы представить с учетом основных видов речевой деятельности, как:

(1)понимание языка, а значит, и языковой картины мира, или языкового сознания (отдельных слов, словосочетаний, предложений и воплощенных, объективированных в них в виде языковых значений определенных ретроспективных мыслительных понятий) в перспективе слушающего или читающего, ср. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ a ЯЗЫК (ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ);

(2)понимание речи (= языкового сознания в динамике), а значит, и речемыслительной, интегративной картины мира (слов как компонентов высказывания; высказываний как предложений, включенных в коммуникативную ситуацию; текстов и выражаемых с их помощью актуальных мыслительных понятий) в перспективе слушающего или читающего, ср. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ a РЕЧЬ (РЕЧЕМЫШЛЕНИЕ);

(3)понимание мыслительного концепта, подлежащего обозначению с помощью языка (готовых вербальных единиц и конструкций с закрепленной за ними семантикой) и выражению с помощью речи (коммуникативно-речевых образцов с определенной функцией) в перспективе говорящего или пишущего, ср. КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ a КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ – [ЯЗЫК (ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ) - РЕЧЬ (РЕЧЕМЫШЛЕНИЕ)];

При ближайшем рассмотрении известных философских концепций, строящихся на анализе естественного языка с учетом достижений современной лингвистики, можно сформулировать ряд определений понимания как лингвофилософской проблемы и указать на некоторые языковые возможности и речевые условия, обеспечивающие понимание как необходимую составляющую познания вообще.

Рассмотрим некоторые особенности понимания с учетом различных видов речевой деятельности, а именно: 1.Слушания и чтения. 2.Говорения и письма.

1.Понимание в перспективе слушающего и читающего.

Понимание, достигаемое через языковой объект (слово и речевое произведение), целесообразно толковать как отождествление обозначающего и обозначаемого, а именно, как уподобление языкового значения и мыслительного понятия. Говоря иначе, понимание – это соотнесение тождественных величин, например, содержания собственного значения или формального значения обозначающей единицы и содержания обозначаемого понятия. Языковой образ накладывается на сходный неязыковой образ.

Однако тождество между словом и понятием не может быть полным. В акте отождествления языка и сознания или наложения их друг на друга во взаимодействие вступают нетождественные, несогласованные части значения и понятия, ср. А =А и Б (где Б – побочный смысл, дополнительная ассоциация). Данный факт обычно не учитывается при рассмотрении семиотического отношения.

Относительно полное понимание становится возможным благодаря стереотипному, типичному способу обозначения, ср. осел a «осел», где отсутствуют коннотативные смыслы, и осел a «человек», где имеется образная коннотативная составляющая. Понимание нестереотипного (художественного, метафорического) обозначения может быть неполным, недостаточным, ущербным, субъективированным. Однако даже в основе метафорического обозначения заложено инвариантное ядро, указывающее на тождество языкового знака и понятия, пусть отдаленно, окольно, туманно, но все же указывающее. Читатель или слушатель пробивается через побочные смысловые наслоения высказывания, чтобы понять его суть и принять возможные варианты его интерпретации.

Понимание немыслимо без знания внутреннего устройства (микроструктуры) и внешних связей (макроструктуры) обозначаемого объекта. В идеале макроструктура объекта должна быть выводима из его микроструктуры. Функцию предмета, т.е. его внешние отношения или связи с другими предметами, обусловливает микроструктура предмета. Если такая связь не прослеживается, значит, неверно определена микроструктура или мы имеем дело с квазифункцией. Традиционно макроструктурные параметры интерпретируются в лингвистике в виде синтаксических отношений субъектно-предикатного и предикатно-объектного типа. Спрашивается, есть ли аналог таких отношений на логико-семантическом уровне? На данном уровне вырисовывается в первую очередь субъектно-объектное отношение, выражаемое синтаксически с помощью предиката. При более внимательном рассмотрении так называемое субъектно-предикатное отношение (S – P) часто предстает на логико-семантическом уровне как отношение субъекта к производимому действию, а предикатно-объектное отношение (P – O) – как отношение действия к признаку объекта. Первое представляет собой акт выполнения (осуществления) действия, второе – создание объектного признака (см. рисунок № 1).

Рисунок № 1

Субъект Объект

Ср. Х чистит Y

Данное предложение объективирует следующую ситуацию: Х «осуществляет» действие (= «чистку»), направленное на видоизменение Y-ка. В результате данного действия Y получает новое качество – становится «чистым». Здесь в функции связующего звена между субъектом и действием выступает релятор «осуществляет», а между действием и объектом связующим звеном становится релятор «создает».

Понимание посредством языкового знака, не ограничивается, а регулируется знаковым значением. С.Эмпирик, заявляя, что познание предметов действительности осуществляется не по их природе, а по способу их познания, т.е. по тому, как мы видим предмет, а не по тому каков он есть на самом деле [3, c.138], опирался, главным образом, на язык. Понимание с помощью языка действительно не может быть полностью свободным от языкового инструментария. Вербально обусловленное видение предмета, а именно, его понятийного образа, заложено в значении языкового знака. Оно зависит также от сложившейся, социально детерминированной привычки соотносить данный знак с соответствующим объектом. Эти два фактора и обеспечивают понимание. Незнание знакового значения и нарушение семиотической конвенции неизбежно приведет не только к «злоупотреблению языком», но и к трудностям понимания.

В понимании следовало бы выделять несколько этапов. На первом этапе осуществляется предпонимание, на втором достигается собственно понимание. Для читателя или слушателя предпониманием будет не наложение понятийного образа на действительность как для говорящего, а расшифровка речевого произведения, которая подразумевает поиск речемыслительного соответствия в собственном сознании и сравнение понимаемого с чем-то аналогичным, ранее усвоенным. Заключительное понимание написанного (прочитанного) или сказанного (услышанного) в данном случае есть результат сравнения.

Следует учитывать, что объектом понимания для читателя является текст с определенной, более или менее высокой степенью историчности. Понимание «однажды написанного», текста зависит от изменяющихся социальных условий, которые часто затемняют исторически обусловленную действительность, знаком которой и является данный текст. Автор особым образом формировал обозначаемую действительность, вкладывал в нее свое понимание, представляя ее с помощью данного текста. Читатель не всегда в состоянии верифицировать оречевленную действительность. Он часто передоверяется автору. Поскольку действительность обозначаемая и действительность выражаемая могут быть нетождественными, а главное внимание читателя направлено на экспликацию смысла выражаемой действительности, то читатель в лучшем случае приблизится к пониманию, которое вложил в текст автор, т.е. к пониманию выражаемой действительности и вряд ли выйдет на адекватное понимание обозначаемой действительности. Только косвенным образом читатель может судить о той действительности, о которой ведется речь, если он ранее не был знаком с нею (ничего не знал о ней). В таком случае он просто вынужден принимать повествуемое на веру.

Пониманию слушателя подлежит:

(1)Речевая действительность как интеграция языковых значений и концептуальных понятий и представление их в линейной последовательности;

(2)Реальная (обозначаемая) действительность.

В акте устной коммуникации вопрос слушателя, нацеленный на достижение понимания сказанного говорящим – это попытка установить степень согласованности между сказанным (услышанным) и первым вариантом понимания, который, на взгляд слушающего, не является точным или правильным. Относительно полное понимание есть устранение асимметрии между содержанием сказанного и первоначальным вариантом понимания. Понимание в перспективе слушающего – это стремление к тождеству, единообразию, к общему мыслительному знаменателю содержания речевого произведения и результатом его мыслительной обработки в сознании слушающего. Несовпадение исходного и ассоциируемого мыслительного содержания порождает сомнение. Сомнение как проявление непонимания или недопонимания провоцирует вопрос, вопрос детерминирует ответ.

Понимание со стороны слушателя-коммуниканта целесообразно рассматривать как решение проблемы и предсказуемость последующих действий субъекта, а также выражение адекватной реакции на его высказывание и другие действия. Возможно, имея в виду данный факт, Л.Витгенштейн говорил, что «выражение ‘он понимает’ должно включать в себя нечто большее» [13,c.306].

Внимание читателя и слушателя нацелено как на отдельные слова, так и на более крупные по структуре речевые единицы – словосочетания, предложения. Понять слово означает знать, что оно представляет собой в системе языка и что обозначает на уровне речи. Понять слово означает знать, к какому экстралингвистическому объекту отсылает данное слово, и какую микроструктуру (внутреннее устройство, внешний вид и др.) имеет этот объект, а также с какими другими объектами соотносится данный объект. Связь между предметами говорящий устанавливает и определяет не обязательно в согласии с объективным положением дел. Вот почему для понимания речи основной упор делается на реляторную структуру, явно выраженную в предикатных отношениях, но, главным образом, на явно невыраженную, имплицитную.

Понимание высказывания связано со знанием его пресуппозиции, ср. высказывание «Открой окно!» слушающий понимает, потому что знает, или предполагает, что ‘окно закрыто’; при актуализации противоположной пресуппозиции, а именно, ‘окно открыто’, данное высказывание не будет иметь места или слушающий осознает, что говорящий не адекватно оценил ситуацию. «Понимать предложение – значит понимать язык. Понимать язык – значит владеть некой техникой» [13, c.336]. Данное понимание обеспечено знанием семиотических отношений, в которые вступают слова, и правилами их нормативного сочетания в речевой цепи. Понимание в перспективе слушателя – это перевод чужого высказывания на свой язык, свой идиолект, а в конечном счете – усвоение чужого и самопонимание.

Даже утверждая что-то с помощью речевого произведения, говорящий всего лишь предполагает, допускает, что действительное положение дел обстоит так, а не иначе. Любое допущение предполагает не тождественное представление обозначаемого. Это усугубляет понимание слушающим исходной (реальной) обозначаемой действительности.

Для адекватного понимания соотношения образа и действительности в акте отождествления с помощью языка и речи необходимо учитывать не только отождествленную, конгруентную часть (А=А), но и часть неконгруентную, «отрицательную», ср. А = не-А. (Об учете побочных сопутствующих частей говорилось выше). Называя человека ослом, я не только приписываю ему признаки упрямства и тупости, но и что-то отрицаю, например, его принадлежность к классу животных и к виду ослов. Без этого отрицания метафорический смысл не воспринимался бы слушателем и превратился бы в полную идентификацию осла и человека.

Чем дробнее, детальнее дефиниция (определение, объяснение), тем больше она отягощает понимание. Слишком детализированное представление действительности в речи затрудняет понимание благодаря расширению ассоциативного поля. В какой-то мере отдельное слово в языке более информативно, чем то же самое слово в речи. Не зря Л.Витгенштейн говорил, что «произнесение слова подобно нажатию клавиши на клавиатуре представлений» [13, c.226]. Имя на уровне языковой системы идентифицирует предмет в целом. Использование имени в речи в качестве инструмента обозначения обычно сужает его собственные семиотические возможности. Например, имя целого предмета используется для выражения части предмета, ср. Он положил книгу на стол (на стол = «на столешницу»). Даже если слово используется в контексте в совершенно несвойственном ему семиотическом отношении, оно, вторгаясь в чужие референциальные границы, утрачивает частично или полностью свои собственные референциальные границы, ср. богатый стол, адресный стол, диетический стол.

Четкость определения, его «разложимость по полочкам» не всегда способствует быстрому и полному пониманию, потому что не заостряет внимания, не ориентирует читающего или слушающего субъекта на активное поведение. Активность провоцируется иногда нечеткостью изложения проблемы. Реципиент пытается понять и активно перерабатывает материал, адаптирует, излагает его по-своему. (Случай, когда у плохого учителя хорошие ученики).

Точное описание объекта не предполагает обязательным образом его детализированного, дробного представления. Излишняя конкретизация в изложении уводит читателя или слушателя от однозначного понимания, порождает множество толкований, приводит к противоречиям. Сложность (слагаемость, составность) дефиниторного инструментария вряд ли способствует единому пониманию. В этой связи следует отличать описание природы (устройства) обозначаемого объекта от описания его функциональной нагрузки. Описание устройства несомненно более объемно, чем описание функцонального предназначения. В дефиницию предмета обычно входят как конститутивные и функциональные признаки, так и признаки пространственные, временные, качественные и количественные. Все они объединяются вокруг реляционных признаков – признаков отношений и действий.

Следует отметить, что понятия «знать» и «понимать» тесно связаны друг с другом. Обычно знание является условием понимания, ср. если знаю, то понимаю. Однако предзнание предмета не обязательно и не всегда обеспечивает понимание того, что о нем сообщается. К тому же знание может приобретаться в процессе понимания и перепонимания, когда предмет постепенно осваивается и переосмысливается.

Читатель и слушатель всегда выступают в роли интерпретаторов. Нет сомнений в том, что любая интерпретация сопровождается непониманием, недопониманием или перепониманием.

2.Понимание в перспективе говорящего

Проекцию образа на действительность (Л.Витгенштейн) следовало бы определить как предпонимание (= первый шаг познания без активной помощи языка), поскольку эта процедура предполагает соотношение сознания и действительности. Пониманием в этом случае будет результат наложения образа на действительность, который обычно выводится с помощью процедуры сравнения.

Если мы имеем дело с действительностью, обозначаемой с помощью речи, то эта действительность не тождественна действительности, выражаемой с помощью речи, поскольку последняя является продуктом интеграции действительности, объективированной в речи (например, с помощью какого-то предложения) и обозначаемой действительности, на которую налагается предложение-знак. Говорящий манипулирует, таким образом, тремя объектами – объективированным объектом, его аналогом – обозначаемым объектом, и выражаемым объектом. Трудности говорения обусловлены недостаточным знанием обозначаемого, неумением налагать объективированное на обозначаемое, некоторой независимостью от говорящего процесса выражения и его результатов.

Так, например, в ходе фатального, уже не зависящего от воли говорящего, или, наоборот, сознательного наложения несовпадающих по содержанию вербальных и концептуальных величин образуются побочные, «вихрационные» смыслы, направляющие мысль в иные ассоциативные планы, отвлекающие ее от целевого семиотического тождества. Данное противоречие может привести как к непониманию, так и к перепониманию, например, оно может сознательно использоваться в юмористических высказываниях, см. «приколы от Фоменко»

Не улыбайтесь, я с детства боюсь лошадей (человеческая улыбка скрыто сравнивается с лошадиным оскалом)
Экзаменов не будет, все билеты проданы (необычность ситуации создается за счет нестереотипного расширения функциональных отношений слова билеты в значении «экзаменационные билеты»)
Я вышел из себя, вернусь через полчаса (актуализация главного значения слова выйти, благодаря сопряжению с последующим действием вернусь, приводит к неожиданному коммуникативному эффекту)
Деньги не пахнут, потому что их отмывают (переосмысление исходного фразеологизма, благодаря последующему фразеологизированному обороту)

Понимание через отождествление зависит от способа обозначения, т.е. от характера соотношения обозначающего и обозначаемого (в традиционной терминологии - слова и предмета, предложения и ситуации). Мысленное видение предмета и его окружения позволяет говорящему строить понятную речь. [В этой связи следует отметить, что обучение говорению предполагает методику обучения, которая не сводится лишь к выработке умений и навыков техники говорения на родном или иностранном языке, т.е. к обучению языковому инструментарию и речевым образцам. Это методика обучения осмысленному и коммуникативно обусловленному говорению. А это предполагает выработку умений и навыков соотношения языковых единиц с мыслительными объектами и их отношениями, т.е. со структурой мысли, применительно к конкретным коммуникативно-речевым ситуациям. Главные речемыслительные операции сводятся, таким образом, к адекватному выбору языковых средств, переводу их в речевой статус (вхождения в предикатные отношения) в процессе процедуры содержательного отождествления с обозначаемыми мыслительными понятиями. Это акт извлечения слов и понятий из языкового и концептуального сознания и акт их сцепления в речемыслительном потоке в соответствии с нормами языка и конвенциями общества].

Извлеченное из структуры сознания слово порождает множество ассоциаций. Задача говорящего заключается в выборе возможного ассоциирующегося способа выражения и прогнозируемого с его помощью понимания. Таким образом, говорящий, переводя слово языка в слово речи, сужает возможности его интерпретации, т.е. регламентирует понимание слушателя.

Высказывание организует мысль определенным образом в соответствии с ресурсами языка и речи. Если исходить из того, что обозначается готовая мысль, то в языковом воплощении и в речевой репрезентации мысль эта может предстать в измененном и даже искаженном виде. Если же исходить из того, что мысль формируется почти одновременно (синхронно) с речевой репрезентацией, то следует признать, что влияние языка и речи на мысль будет минимальным или незначительным. Можно сказать, что высказывание придает мысли линейность, т.е. организует мысль структурно-позиционно. В таком случае мысль следует рассматривать как предпосылку, потенцию, или набор понятийных элементов. Мысль такого рода становится реальной, воспроизводимой и воспринимаемой благодаря языку и речи. Можно сказать, что язык и речь – это всего лишь специальные формы, в которых актуализируется мыслительная потенция, в которые облекаются понятия сознания. Как большинство высказываний не существует в готовом виде, так и мысли не существуют в статике. Готовыми предстают понятия как единицы сознания. Им соответствуют слова как единицы языка.

Л.Витгенштейн говорил, что «предложение есть мера мира» [11, c.59]. Уточняя и перефразируя данное положение можно было бы сказать – высказывание есть мера мысли. Язык измеряет сознание. Речь измеряет мысль. Язык помогает проанализировать возможности сознания. Речь синтезирует понятия сознания, формируя и выражая мысль.

Язык возмущает сознание. Речь приводит его в движение, т.е. превращает в мышление. «Границы моего языка означают границы моего мира» [11, c.68] не потому, что язык ограничивает познание. Ограничение, которое здесь подразумевается, следует толковать как языковую избирательность, а не как препятствие для выхода в мир.

Говорение говорению рознь. Можно повторять чужие мысли, можно формулировать свои собственные. Замечено, что «из тавтологии вообще ничего не следует» [11, c.73]. Чистая (банальная) тавтология не создает мысли, она ее репродуцирует. Основная масса говорящих репродуцирует готовые мысли, т.е. просто повторяет их. О подлинном мышлении здесь говорить не приходится. Мысли нет, если нет противоречия между языком и сознанием, если нет речевого движения понятий и их перекомпановки.

Рассматривая проблему взаимоотношения мысли и речи, следует учитывать, таким образом, что не всякая речь является осмысленной. Живая речь, продуцируемая самостоятельно, это, как правило, осмысленная речь. Речь, репродуцируемая, например, пересказ, озвучивание текста доклада или реферата – это речь недоосмысливаемая или фрагментарно осмысливаемая, поскольку она ориентирована на понимание и адаптацию техники перекодирования текста, т.е. в первую очередь на повторение или реструктурацию речевых знаков, и лишь во вторую очередь ( и то не всегда!) на осмысление той действительности, с которой данный текст соотносится.

Слово называет. Предложение обозначает ситуацию. Обозначать не значит выражать. Обозначение связано с актом соотнесения языкового знака с мыслительным понятием. Выражение – с интеграцией речи и мысли.

«Я могу только говорить о них (о предметах), но не высказывать их» [11, c.70]. Предложение-высказывание сообщает что-то о ситуации, но не выражает, не отображает самой ситуации.

Л.Витгенштейн вводит понятия осмысленной и неосмысленной речи. Он сравнивает эти два типа речи с механическим и осмысленным исполнением музыкального произведения [13, c.376]. Можно говорить в этой связи об осмысленном и механическом чтении вслух. Актер призван, например, воспроизводить чужые высказывания по памяти в соответствии с ролью, которую он играет. Вероятно, залог актерского успеха состоит в том, насколько осмысленно он играет эту роль.

Слово выступает в функции знака какого-то понятия только в таких видах речевой деятельности как чтение и слушание. Для говорящего субъекта знаком является не слово, а понятие, с которым оно коррелирует; или понятие, отношение с которым устанавливает сам говорящий в процессе построения речи. Первичным знаком может выступить вещь, вторичным – понятие о вещи. Знаком звуковой формы слова следует тогда считать значение слова. Говорящий в таком случае проделывает путь от вещи к понятию о вещи, от него к значению слова, от значения к звуковому образу слова (акустеме), от акустемы к произнесению слова.

Говорящий делает слово речевым знаком, используя готовую или создавая новую семиотическую связь с его помощью. Он реализует тем самым одну из многих ассоциативных связей слова по смежности.

Выражая мысль, он констатирует какой-то факт и одновременно дает ответ на какой-то вопрос, ср.– Идет дождь (Как там на улице?).

Выражать означает создать выражение в форме речи и одновременно выразить что-то с его помощью. Таким образом, выражать = выражение + выражаемое.

Всякое высказывание строится на предшествующем знании, зафиксированном в предтексте, и на прогнозировании последующих событий, которые могут найти свое выражение в посттексте.

Говорящий обращается не к миру, а к модели мира. Ею он руководствуется в своей речевой деятельности.

Как единица языка слово называет и отсылает к понятию. Как единица речи слово участвует в объяснении.

Для понимания важно знать, что высказывание говорящего всегда кому-то адресовано, а адресация осуществляется с учетом статусных ролей говорящих.

Если читающий выступает в роли ведомого, а текст в роли ведущего, ср.: «существует и такое переживание, как «быть ведомым» (скажем, чтение)» [13, c.321], то говорящего ведет не текст (речь), а язык - его типизированные, социально принятые, конвенционализированные связи с сознанием (знанием о мире). Говорящий следует за знаком в силу регулярности данного отношения и выработанной привычки.

В заключении следует отметить, что процессы бытового и научного понимания целесообразно исследовать в перспективе переходов мысли в язык и языка в мысль. Понимание неразрывно связано с закономерностями объективации ретроспективных мыслительных понятий в языке и репрезентации актуальных понятий с помощью языка. Перевод статического языка в динамическую речь не возможно без деятельности координативного сознания говорящего субъекта. Понимание говорящего и слушающего отталкивается как от неязыкового, так и языкового объекта.

Понять неязыковой объект, значит соотнести его с известным мыслительным образом, интегрировать в собственную или усвоенную концептуальную систему, сравнить и выделить из целого.

Понять языковой (речевой) объект, значит выйти посредством него на неязыковое понятие, абстрагируясь от балластных формально-языковых коннотаций. Такого рода понимание предполагает опору на формально-семантические и семиотические (глубинно-семантические) признаки языковых и речевых единиц.

На звуковой образ слова, или акустему, наслаивается множество разноуровневых, которые следует учитывать в коммуникативном акте: 1.Формантные (формально-классификационные или формально-семантические): 1) номинационно-семантические, мотивационные; 2) словообразовательные, архитектонические; 3) грамматические, синтагматические, пропозициональные; 2.Семантические (синтагмемные): 1) структурно-позиционные; 2) логико-семантические; 3) функциональные и модификационные; 4) контенсиональные [14, c.166-205].

Понимание слова на уровне речи не ограничивается осмыслением его номинативного предназначения, а выводится из предицируемого ему содержания или комплементивной функции в составе высказывания с учетом коммуникативной нагрузки.

Вербально регламентированное понимание имеет различную степень проникновения в реально-онтологический или гипотетический объект. Объектом понимания может стать сама обозначаемая с помощью речевого знака действительность как картина мира и/или символизируемый ею смысл.

В первом случае речевая единица (например, слово в составе высказывания или высказывание в целом) выступает в роли знака действительности. Во втором случае действительность становится знаком речевой единицы и придает ей дополнительный смысл, благодаря чему речевая единица сообщает, что она означает, с какой целью она используется говорящим.

ЛИТЕРАТУРА

1. Платон. Диалоги. М., 1986. – 680 с.

2. Аристотель. Сочинения в четырех томах. Том 1. Ред. В.Ф.Асмус. М.,1976.- 550 с.

3. Эмпирик С. Сочинения в двух томах. Т.1. Всупит.статья и пер. с древнегреч. А.Ф. Лосева. М., 1976.- 399с.

4. Гоббс Т. Левиафан или материя, форма и власть государства церковного и гражданского. М., Государственное социально-экономическое издательство, 1936.- 503 с.

5. Локк Д.. Избранные философские произведения в двух томах. Том 1. Изд-во социально-экономической литературы. М., 1960.- 734 с.

6. Лейбниц Г.В. Соч. В четырех томах. Т.2, М.,1983.-686с.

7. Кондильяк Э.Б. де. Сочинения в трех томах. Т.3 / Пер с фр., Общ.ред. и примеч. В.М.Богусловского.- М.,1983.- 388 с.

8. Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет в двух томах. М., Т1, 1972.-670 с.

9.Фреге Г. Мысль: логическое исследование //Философия, логика, язык: Пер.с англ.и нем./Сост.и предисл. В.В.Петрова; Общ.ред.Д.П.Горского и В.В.Петрова.- М.,1987.- 336 с.

10. Рассел Б. Философия логического атомизма.- Томск: Изд-во «Водолей», 1999.- 192 с.

11.Витгенштейн Л.Дневники 1914-1916 с приложением Заметок по логике (1913) и Заметок, продиктованных Муру (1914). Томск, 1998.- 192 с.

12. Кассирер Эрнст. Философия символических форм. Том 1. Язык. М., 2002. 272 с.

13.Л.Витгенштейн.Философские исследования /Языки как образ мира.- М.,СПб.,2003.-568с.

14.Фефилов А.И. Основы когитологии. –Ульяновск, 2004.- 216 с.